Анатомия подсознания.
Интервью с Еленой Суховеевой и Виктором Хмелем.
Елену Суховееву и Виктора Хмеля можно назвать психоаналитиками в фотографии. Каждый их проект — проникновение в темные, таинственные, запретные сферы «психо» и «психе». Фотографией они пользуются как рентгеном, высвечивая истинное «я» моделей. Широкую известность им принес проект «Соматип», который сейчас выставлен в Музее Сновидений Зигмунда Фрейда.
Ольга Хорошилова: У многих известных фотографов нефотографическое прошлое. Как вы пришли к фотографии?
Елена Суховеева: До того, как заняться фотографией, я была живописцем, а Виктор — фотографом. Потом мы вместе работали над книгами — я в качестве дизайнера, а Виктор как фотограф. Я достаточно много времени занималась живописью, но уже тогда мне казалось, что после Малевича писать полотна нечестно. Поэтому я в один прекрасный день взяла и бросила все. Занялась фотографией, вернее, синтезом фотографии, перформанса, живописи, искусства инсталляции.
О. Х.: Какие были первые проекты?
Е. С.: Наш первый проект «Человек-стихия» 1999 года — как раз пример такого синтеза искусств. Мы попытались соединить живопись и фотографию. Я расписывала стекла акварелью и между ними помещала человека, или делала барельефы из песка, красила их и вводила туда модель. В общем, мы в первый раз попытались ввести человека в живопись, создать из него объект. Следующий проект «Черное и белое» в целом был продолжением предыдущего и стал нашим первым выставочным проектом.
Потом был «Портрет в материале». Его задачей было идентифицировать себя с каким-либо материалом. Моя знакомая художник была «песком», поэт Аркадий Слуцкий был «глиной», кто-то был «металлом», кто-то «тканью», кто-то веревкой. Собственно, идея отпечатка и идея языка, реализованные в «Соматипе», возникли именно тогда. Здесь есть общий момент погружения в материал и ухода от реальности. Кстати, в проекте было интересно увидеть сущность человека.
Виктор Хмель: К примеру, когда мы сделали «портрет в материале» с Аркадия Слуцкого, то неожиданно обнаружили, что в глине отпечаталась его хитрая сущность. То есть из слепков «вылезает» реальный человек, поэтому часто модели сами боятся этих изображений.
Е. С.: В 2001 году мы сделали проект «Потомки Летатлина», который привлек внимание критиков и искусствоведов. Мы превращали людей в летательные аппараты. Я вообще очень люблю авангард, особенно Татлина и Малевича. Меня всегда привлекала идея полета. Этот проект был социальным, даже болезненным. Женщине отказано в полете в патриархальном обществе, и чтобы взлететь, ей нужно отказаться от тела. Мы купили малярную ленту и полностью забинтовали нашу модель, что как раз символизировало бы отказ от тела. Мы разобрали и обмотали лентой велосипед. Студию завесили белыми полотнами флазелина.
Затем сделали летательный аппарат из мужчины. Дело в том, что и он не может взлететь, так как унижен, в современном обществе ему полностью отказано в героизме. Поэтому у нас мужчина — это своего рода демон поверженный. Его крылья мы соорудили из остовов зонтов. Он лежит на земле, в этой глине с распростертыми крыльями. Он не может вырваться. Он разбит.
О. Х.: Но тогда вывод напрашивается сам собой — «рожденный ползать летать не может»? Или вы все-таки есть надежда, что человек когда-нибудь взлетит?
Е. С.: Конечно есть, но на полет выходит только женщина и только путем отказа от своего тела. В моем понимании будущее за женщиной.
В 2003 году на втором графическом биеннале у Свибловой мы выставляли проект «Дети». Для этого проекта мы выбрали людей старше сорока, и переводили их в состояние детства. За несколько месяцев мы собрали все игрушки и одежду, которую носили дети в 1930-х — 1940-х годах. Пригласили всего около семи человек. В студии аккуратно разложили все эти вещи и предложили людям выбрать то, что они ассоциируют с собственным детством. После того, как они нашли «свои» детские вещи, мы их раздевали по пояс и фотографировали…
В. Х.: Хотя изначально предполагали раздеть их до гола, но все эти физиологические подробности показались излишними.
Е. С.: Нам было важно выявить в человеке ребенка, погрузить его в собственное детство, снять маску с человека. Перед тем как сделать этот проект мы очень много просмотрели детских фотографий. Оказалось, что дети, когда их фотографируют, не улыбаются. Они смотрят в камеру, как в бездну. Ребенок ведь не пытается себя показать комплиментарно. Он серьезен. Мы одевали наших моделей в детские костюмчики, они брали игрушки, и в таком виде мы их и фотографировали. Во время фотосессии модели самораскрывались, вспоминали себя.
О. Х.: Выходит, вы заставляете моделей раскрываться, очищаться. В студии происходит нечто похожее на катарсис.
Е. С.: Да. Но для того чтобы это сделать, нужно ввести человека в определенное психическое состояние. Это отчасти задача наших проектов. Более того, нам очень интересен сам процесс. Мы часто даже и не знаем, что произойдет в конце, нам интересен момент чуда — момент раскрытия человека.
О. Х.: Как возникла идея «Соматипа»?
Е. С.: Мне было необходимо создать женский язык, женское пространство. Мы ведь живем в абсолютно мужском пространстве. Философия мужская, язык мужской… Женщины в них нет. До создания «Соматипа» я много читала философов-феминисток. Большое впечатление произвел сборник статей «Женщина и визуальные знаки». Пусковой кнопкой проекта стал мой курс в университете — студенты обычно предлагают наиболее волнующую их тему, и я делаю по каждой из них расширенную лекцию и мастер-класс. И вот однажды моя студентка предложила тему «мужчина и женщина». Собственно идея «Соматипа» и родилась во время моего доклада. Лекция вылилась в проект.
В «Соматипе» важна знаковость. Но это не те египетские стены, покрытые знаками, а именно живые знаки, поэтому в нашем проекте каждое понятие множественно. Слово становиться многоплановым, неоднозначным. Сами понятия изменяются.
О. Х.: Как происходил съемочный процесс?
Е. С.: В студии мы выстроили ящик 2х2 метра и пригласили совершенно разных людей.
В. Х.: Мы отказались от актеров и художников, так как они сразу при погружении начинали осмысливать композицию, думать о том, как бы покрасивей лечь. А нам нужна была искренность.
Е. С.: Первой темой была «Любовь». Мы просили моделей подумать и лечь в той позе, которая у них ассоциировалась с любовью. Ящик с глиной вызывал у них ужас. Они даже не знали, как к нему подойти. Потом набирались сил и мужества и погружались в ящик. Удивительно, что большинство из моделей, изображая любовь, приняли позу эмбриона. Потом, после погружения, они должны были неподвижно лежать в ящике минуты две, мы их хорошенько вдавливали в глину, что, конечно же, было для них шоком, но они терпели. К моменту, когда мы вытаскивали из ящика наших моделей, они уже полностью теряли пространственный ориентир. Вынимали их очень осторожно с помощью досок. Затем мы начинали отпечаток освещать, долго выбирали точку, чтобы из «отрицательного» получился «положительный» объем.
В. Х.: Иными словами, отпечатки превращены путем сложной установки света в рельефы. Открыл я эту технологию случайно — для одной книги снимал терракотовую форму оленя. На снимке она получилась выпуклой. Конечно, мне сказали, что это брак. Идею я эту запомнил и потом реализовал в нашем проекте.
О. Х.: Человек, прежде чем залезть в ящик, готовится или все происходит само собой, инстинктивно?
Е. С.: Скорее инстинктивно. Это вообще болезненный процесс для человека, так как он погружается в страх. Вообще, «Соматип» помогает выявить суть человека. Отпечатки говорят о модели очень многое. Когда человек попадает в пространство этого ящика с глиной, где нет ни верха, ни низа, то мышечный корпус меняется, он вдруг возвращается к себе, уходит от социальной среды.
В. Х.: Человек, конечно, думает, что он хочет изобразить, что означает то или иное движение. Он пытается думать телом — то, что мы обычно в жизни никогда не делаем. Человек волен делать то, что хочет…
Е. С.: Вообще, многие наши модели, после съемки входили в настоящий раш. Они вставали, бежали мыться. Потом бежали и плюхались обратно в ящик, входили в состояние какого-то возбуждения. Этот проект привлек наших местных психологов. По городу пошел слух, что мы устраиваем какие-то психотерапевтические сеансы, что наши модели получают большое облегчение, как после посещения психоаналитика. Все наши проекты вводят человека в какое-то сложное психическое состояние.
О. Х.: Что было после серии «Любовь»?
Е. С.: Потом было сразу же три темы — «Секс», «Агрессия» и «Я»".
О. Х.: Мне кажется, что ваши проекты — это анатомическое вскрытие но не тела, а психики человека, это, если хотите, история болезни души. Какой диагноз Вы бы ей поставили?
Е. С.: Поставить диагноз сложно. Волнует, прежде всего, множественность этого диагноза. Меня, к примеру, поразило, что агрессия и секс визуально оказались очень похожими. Получается, что и подсознательно человек оказывается в сексе и агрессии одинаковым.
О. Х.: То есть секс и любовь даже визуально совершенно разные?
Е. С.: Да. Абсолютно разные. Я даже думаю, что если человечество в своем дальнейшем развитии откажется от агрессии, то оно откажется и от секса. Поэтому последней серией в проекте была «Свобода». Мы сняли ее в 2004 году. И этим поставили точку в проекте.
О. Х.: А в каких галереях вы уже успели выставиться?
Е. С.: Мы участвовали в двух московских биеннале в Старом Манеже, в Новом Манеже, также в галерее «А3», в «Рефлексе» в рамках «Интимного искусства», в ЦДХ, теперь вот в Музее Сновидений Зигмунда Фрейда и в НоМИ.
Мы в основном работаем в столицах, и здесь не понимают, что в провинции ситуация все еще очень тяжелая. Там нет современного искусства. Там все любят традиционную живопись 19 века. Это покупают. То, чем мы занимаемся, считается чудачеством и глупостью. Мы с Виктором люди в какой-то степени бездомные. Живем в студенческом общежитии на грани выгона. Считается, что раз мы фотографы, то пользы от нас мало, говорят, что фотография это глупость, непонятно что. Парадокс в том, что в Москве нас знают, считаются с нами, о нас пишут, а в Краснодаре мы никто. У нас даже собственной студии нет.
О. Х.: Выставлялись ли вы за рубежом?
Е. С.: Нет. Все упирается в финансы. Недавно пригласили в Англию, но не было денег поехать.
О. Х.: Вы участвуете в выставке «Отель семь звезд» (НоМИ). Что будете показывать?
Е. С.: Проект пятилетней давности. Дело в том, что меня как живописца всегда интересовал момент чуда — когда художник создает картину. И я решила узнать, можно ли в живом пространстве воссоздать этот момент чуда, или оно всегда присутствует только на холсте. Я попыталась в студии реконструировать это ощущение. Меня также интересовали состояния разных направлений живописи. К примеру, импрессионизм я воссоздавала при помощи системы стекол, между которыми была помещена модель. Было интересно попытаться реальное пространство разложить на живопись. Кроме того, работая над этим проектом, мы учитывали, что каждая композиция отражает мировоззрение людей той или иной эпохи. Оно выражено во всем — в том, как они сидят, как позируют, как держат голову. Кстати, на этой основе я выстроила свой курс на кафедре фотодизайна в Краснодарском государственном университете. Для этого проекта мы наряжали моделей в костюмы разных эпох, полностью их погружали в прошлое, делали специальный грим, парики и так далее. Человек в этом образе начинал думать по иному, поэтому потом нам приходилось еще некоторое время выводить его из этого состояния. Себя я представила в облике модели начала 19 века. За основу взяла портрет французского художника эпохи ампира. Другие наши фото работы, которые также будут на выставке в НоМИ, цитируют портреты Энгра, Климта, Боттичелли. Разумеется, для каждого снимка мы специально подбирали моделей.
О. Х.: Проект «Соматип» завершен. Что же дальше?
В. Х.: У нас есть еще много интересных мыслей, проектов.
Е. С.: Мы хотим вообще отойти от «Соматипа», уйти в другое.
О. Х.: Это будет вновь фотография?
В. Х.: Синтез скорее — соединение фотографии с другими видами искусства.
Е. С.: Вероятно, займемся более социальными проектами.
О. Х.: То есть человек продолжает оставаться в центре вашего внимания?
Е. С.: Да. Во всех наших проектах. Формализм нас вообще не интересует. Нам интересно то, что болит, что близко. Всегда должна быть внутренняя боль. Фальшивить в работе нельзя, поэтому все наши проекты искренни.
Беседовала Ольга Хорошилова
Иллюстрации из серии «Somatip» (2002-2004)