Ю. Гусев "Толик", х.,темпера, 50х35, ?г.
САМОПОЗНАНИЕ ГУСЕВА.
Творчество художника - это место пересечения разнонаправленных устремлений в обществе с путями развития современного обществу искусства, с линиями судьбы самого художника и т. д.
Юрий Гусев захотел стать художником в то время, когда случилась хрущевская оттепель, и искусство 60х пыталось вспомнить авангардные 20 -е годы. Скоро оттепель закончилась и началась эпоха глухого застоя. Зато неофициально успели возникнуть художественные школы, которые настойчиво исследовали законы развития языка искусства. В Ленинграде образовались школы В. Стерлигова, О. Сидлина, Г. Длугача - каждая по - своему анализировали принципы построения картинной плоскости, отворачиваясь от идиотизма иллюстрирования "социалистического содержания". Линия судьбы Юрия Гусева в конце обучения в ЛХУ им В. Серова пересеклась с изысканиями творческой группы "Эрмитаж", которой руководил Григорий Яковлевич Длугач. Эта группа аналитически интерпретировала произведения великих мастеров и была для Юрия серьезной школой понимания саморазвития формы внутри формата картины. Это помогло ему заглянуть в истинное содержание предмета искусства и уйти от поверхностного литературно-идеологического метода понимания искусства.
Приемы исследования шедевров великих мастеров, последователи школы Г. Длугача, использовали в своих собственных творческих работах, но демонстративное присутствие этих приемов тормозило проявление личностного, индивидуального опыта каждого художника. Юрия это не очень устраивало и он, освоив принципы Григория Длугача, занялся познаванием самого себя. Он внимательно, с большим тщанием рассказывает себе о самом себе от картины к картине. Он определяет сферу своих интересов, и постепенно на основании многочисленных изобразительных сюжетов выстраивается, если пользоваться иконной терминологией, житие одного человека, героя живописного повествования Юрия Гусева.
Трудно определить, что в этом повествовании во-первых, а что во-вторых. Cкорее всего, важность определившихся тем одинакова, и он возвращается к каждой из них, испытывая с их помощью возможности живописного языка. Вполне вероятно, что именно расширение этих возможностей и является главным смыслом труда художника.
Работа над языком старается соответствовать постановкам основных вопросов жизни. Например, Я и Земля или, еще больше, Я и Вселенная. Тема огромности пространства вокруг нас, которое пытается осознать художник и выразить языком живописи, трактуется то, как хаотическое взаимопроницание земных и небесных экспрессивных движений, то, наоборот, земля, распластанная под небом, является местом проживания, предметом обладания. Он ее копает, ее рисует, он пытается заглянуть в ее недра, он понимает, что он ей сродни, что из нее вышел и в нее уйдет. Поверхность картины становится в этом случае плотной, непроницаемой, вспыхивающей кое-где всполохами таящегося внутри огня. Иногда герой Гусева останавливает свой взгляд на ослепительно белом облаке в небе. Это не световой эффект в манере Архипа Куинджи, это прорыв из уже освоенной материи в Другую субстанцию. Скорее всего, это не закрашенный кусочек белого холста, нетронутая авторской рукой мечта о чистом сознании. Непонятно, что здесь, в этом Ином - страх, тревога, или надежда.
Еще одна тема: Я и мои Друзья, среда меня воспитавшая, коллективная энергия, резонирующая во мне. Не знаю, существует ли сейчас среди молодежи тот институт дружбы, который впервые в нашем Отечестве воспел Александр Сергеевич Пушкин и который был в нашей молодости также главной нравственной опорой и самым плодотворным образовательным центром. Ведь, познавая науки наших учителей, мы, в сущности, учились друг у друга. Тема дружбы рассказывается в картинах, которые Юрий Гусев называет "Чарочка". Тема именно рассказывается; вокруг маленькой чарки, которую держит один из героев картины, собраны друзья автора и сам автор. Очень сложная живописная материя рождает портреты как автора, так и его друзей. Индивидуальная характеристика друзей рассказана с той достоверностью, которая необходима автору, чтобы навсегда вспомнить каждого в общем колышущемся танце голов, рук, силуэтов и ракурсов. Исключительный интерес к своей жизни, подаренной человеку и пока еще длящейся в пространстве и во времени, делает Гусева человеком рисующим, то есть, делающим не столько конструкцию из объемов, к чему нас подводил Сезанн, а потом кубисты. Рисующий художник, едва касаясь границ изображения, продвигается по стыкам форм, чтобы достичь узнавания предмета внутри своей памяти.
Потом чарочкой завладевает женщина. Возникает большая тема. Я и Она. Адам и Ева. Рисующий организм Гусева блуждает среди женских очертаний, фокусируется на очертаниях Жены. У одного Адама одна Ева.
Гениально эта тема выражена в картине, где герой картины и его жена представлены скульптурными головами на плечах живых людей. Завораживающая интрига, по-моему, в том, что абсолютная формальная выстроенность картины сталкивается с психологическим сюрреализмом содержания. В самом деле, смотрите, что получается. Фон безукоризненно точно делится на две части: одна треть слева - обескураживающая своей невинностью - голубая, две трети справа - бездонная глушь сложного коричневого цвета. Этих двух компонентов уже достаточно, чтобы показать равновесие основных противостоящих элементов мира. Однако автор продолжает свой рассказ. Внизу розовые и золотистые плечи мужчины и женщины продолжают благодать неба. На плечах стоят скульптурные изображения мужчины и женщины. Эти головы только притворяются скульптурами - на самом деле это тщательно проанализированные два психофизических человеческих феномена, волею творца заброшенные в одну картину для достижения взаимопонимания любой ценой.
Иногда Гусев не выдерживает напряжения высокой драматургии и вспоминает детство, где есть больше степеней свободы. Там на широких городских пространствах несутся на больших скоростях мальчишки. Высокое искусство образуется там, где два мальчика-велосипедиста, один из которых, несомненно, автор, рисуют на Дворцовой площади иероглиф великой свободы. Они такие же метафизически белые, как облако, о котором говорилось выше, вырвавшееся из контекста посюстороннего пейзажа Ленинграда, знакомого нам по живописи группы "Круг художников".
Затем житейское повествование Юрия Гусева перевоплощается в цирковое. Здесь все позволено. Здесь есть знакомые с детства тянитолкаи (лошади с двумя головами, или с двумя крупами), здесь фокусник мановением палочки превращает уродливых женщин в красавиц, здесь первые люди, Адам и Ева, совершив свой страшный грех непослушания, весело бегут плодиться и размножаться. Здесь старый Лот, продлив свой род, стоит в недоумении. В этом цикле Юрий Гусев отказывается от сложной живописной субстанции, рождающей из самой себя необходимые автору образы. Художник совершенно неожиданно пользуется плоско закрашенными фонами очень яркого цвета, по которым разгуливают персонажи, как цирковые, так и библейские, и так же, как старый Лот, недоумевает перед таким поворотом своего творчества.
В результате исследования творчества Юрия Гусева, выстраивается образ художника, родившегося, естественно, в своей стране и в свое время, но умеющего выбирать то, что необходимо для развития именно его личности. Гусев абсолютно свободен в поиске своего живописного языка. С его помощью он пытается заглянуть в величайшую тайну нашего появления в мир, пребывания в нем и неминуемого ухода, вероятно, в те места, которые сродни светящемуся облаку или светящимся велосипедистам, или мы окажемся во власти Великого фокусника, который выправит все наши уродства. Юрий Гусев представляет собой тип романтического художника-интеллигента, детство которого прошло после великой победы над фашизмом, а юность во время освобождения от тоталитаризма. Его мир высвечен изнутри светом надежды. Последующие поколения резко пригасили этот свет, готовые к неминуемой катастрофе.
Анатолий Заславский